Труба зовет! Чему служба в армии научила сургутского депутата Евгения Барсова?

 Увы девушка, но я не из тех «ветеранов» кто охотно рассказывает о былых днях и походах.
И о чём я думал, глядя в чужое ночное небо над головой,лежа на берегу горной речки — это только моё…

 В 1983г.,(летом) на пл.110 был страшный махач,русские и армяне против азеров и грузин,происходило данное событие в в/ч нмер уже забыл,но там одну казарму снесли полностью,краснопузые были со 110,95,9 и ещё хрен знает от куда,стояли смотрели кто кого победит,подбирали тех кто вылетал из толпы,потом пригнали 2 урагана пожарных и разгоняли водомётами,перед этим один офицер пытался остановить с помощью пистолета выстрелом вверх,толпа отобрала ствол,потом красначи хотели остановить толпа дружно отбила красных и продолжила бойню,если бы не пожарники то хрен знает как всё закончилось бы.

Байконур был большой, а талантливых командиров не хватало.
А тут еще голод и при рабском труде.В общем предпосылки для бунта зрели давно, а потом сразу несколько «хороших» поводов.

Меня тоже жуть берёт. От того, как по-скотски обращались с людьми.

Я охреневаю от масштабов…. Нигде в Союзе не было такой концентрации отмороженных солдат.

Да,ребята.Я с полным ужасом читал о событиях -92го.Вы знаете,каждый по своему прав…Я служил на 424 хлебозаводе.Возле нас каждый день проходили строители:голодные,грязные,усталые.От них можна было всё ожидать.Однажды они громили «юность».Но это скрыли,и нам рты закрыли.Я служил 89-91.Уже тогда надо было настораживаться.И в каждой части свой был бардак.Одно было классно,у нас были, почти,одни славяне.И то,свой своего что бы чужой боялся.

Бунт на Байконуре был закономерностью. Жаль, что я уже к этому времени уволился. Обязательно пару казарм бы сжег. Хотя и отслужил свои два года на блатных работах, но мучения своих сверстников видел, и ненависть «ментов» к нам, и отвращение их к тому что вэстры немытые и грязные, «черную зону» из нас сделали, а весь мир считал что здесь космическая гавань.

У нас было3 офицера и ротный на 120 рыл личного состава. На 87г- чел 6-7 славян разных призывов и прим. 15 духов,в том числе и я, остальное-бабаистан. Обед привозили в бачках из части Попова или Жукова,это рядом с комендатурой,хавали в отгородке в штабе,ну типа столовой.То пол-бачка,привезут,то целый.Иногда бывало,оставались без завтрака или ужина,но это скорей исключение..Навсегда осталось в памяти,что все 2 года яйца в воскр. привозили тухлые,чёрного цвета.Запах-пи.дец!!! Прапорщик Кириллов сажал какого-нить духа считать яйца,если всё норм,то яйца выкидывали возле банно-прачечного поезда,где дежурили собаки и всё уничтожали


Сам служил в 91-92 вч 98926 на 9-ке. Бардака хватало, ходили злые, битые и голодные.
Февральский бунт не обошел стороной и нас. 24-го утром после завтрака нас на работу не выпустили. За забором слышен был шум проходящих толпами солдат. Все орали «домой, домой!» Нас из части не выпустили. Вобщем никто и не рвался. После обеда ротный раздал всем военники, вкратце рассказал о происходящем. И сказал мол у кого есть деньги — могут валить куда глаза глядят, типа в отпуск. Часть солдат свалила сразу, часть ушла на завод где работали, зашкерились по бендюгам. Остальных посадили в ЗИЛы и увезли в город в какуюто часть, возможно учебка (номер не помню уже) Суток трое или четверо ночевали там, потом вернулись в свою часть. Зрелище было жалкое, Склады разграблены, ворота снесены, каптёрки в казармах без дверей. Из личного состава роты осталось человек 20-30 Понемногу офицеры заставили привести порядок в роте, стали в наряды ходить. На работу не ходили. Ошивались в части. Ходили слухи о других разбитых и сожженых частях — Чумаченко, ещё чьих то. Командование пообещало отправить постепенно всех в отпуска. Помоему тогда же вышел приказ уволить всех кто отслужил 18 месяцев и больше.

всё больше прихожу к выводу -весь байконур -сплошное преступление независимо хорошая часть плохая.держали меня как зверя за забором,кормили хуёво,работу организовать не могли и не хотели и пили, суки,без меры.у нас к кому в роту родаки приезжали старшина и его собутыльник прапор хлопотников по кличке жопа ехали на тюра там и в наглую пили с ними 2-3 дня.

 Как они нашу армию боятся! Усрались по полной

 Воще зверя в депутаты выбрали!

 Кажись книжка с библиотеки Белого Дома.

 ВНУТРИ БУНТА
«Прибываю утром 25 февраля на службу, — говорит Белоцерковцу подполковник С. Кряжев,— поступил приказ генерал-майора Графинина: срочно выехать на девятую площадку строителей — усмирять толпу. Подобрали нас пятерых бывших политработников: меня, Максина, Ильязова, Нагорного и Пилюгина. Сказали, что солдаты не трогают тех, у кого голубые погоны, а своих офицеров не подпускают «на пушечный выстрел». Один попытался усмирять — ему проткнули живот ножом, другому — выкрутили руки, с третьего — сняли часы. Генералы и офицеры-строители ходят в технических куртках, чтобы не было видно погон.
На «УАЗике» выехали в часть майора П. Чумаченко. Прибыли. На плацу — море военных строителей, волнами ходят. Везде валяются фуражки без козырьков, разломанные табуретки, горы различного мусора. На шее у каждого солдата в виде перекрестья накинуто белое полотенце или кусок простыни — знак свободы. Прибыли в солдатский клуб, встретил нас полковник А. Орлов, распределил по казармам.
Зашел в казарму — ужас Господень. Была еще позавчера образцовая казарма, а теперь увидел Смольный в октябре 17 года, только в сто раз хуже. Обрывки портянок, обломки мебели, грязь, накурено, все оплевано. Смотрю, солдат берет табуретку за одну ножку — хрясь об стену — и в руках одна ножка — орудие восставшего стройбата. У других железные прутки, а то и ломики. Большинство солдат сидят и лежат на кроватях в грязных сапогах на белых простынях.
Захожу я и думаю, как же начать «работу». Виду меня «космический», в руке папочка для бумаг, улыбка на лице. Огляделся, пришел в себя в папиросном и наркотическом дыму, и ни с того ни с сего брякнул звонким голосом: «Здравствуйте, товарищи!» Все, кто сидел, лежал, стоял — мгновенно повернулись ко мне с вытаращенными глазами. По-моему, ошалели от такой смелости. А я продолжаю: «А почему у вас здесь такая грязь? Что это за беспорядок?». Подхожу к одной койке — лежит солдат в грязных сапогах на белой простыне, курит.
— Ты, что же, и дома у матери так на кровати ложишься? — спрашиваю.
Мгновенно меня «облепила» солдатская толпа.
— Бэссовэстный ты чэловек, — отвечает курильщик.
— Это почему же бессовестный?
— Мы тэбэ нэ вэрим, уходи.
Я присел на койку рядом с лежащим, а толпа вокруг все увеличивается. Взгляды недобрые, чувствую, что могут и прикончить, ломиком по голове.
— Когда наши вопросы рэщат? В отпуск хочу.
— Надо время для этого, видишь, как вас много, на каждого надо отпускные оформить. А почему вы обращаетесь ко мне, подполковнику, на «ты». Ведь я старше и по званию, и по возрасту.
— Мы Вам нэ вэрим. Офицеры бэссовэстные.
Потом подумал и поправился, что они не верят своим офицерам, а к офицерам космодрома претензий не имеют.
Я поднялся, солдаты расступились. Прошелся по казарме. Все разгромлено, нет ни одной целой вещи, будь то мебель, портреты или что иное. Заглянул в туалет — ужас. Унитазы забиты доверху, пол загажен, невозможно ступить, страшное зловонье. Перед входом в казарму я видел, что вся она вокруг тоже загажена. Один солдат «вступил» сапогом, зашел в казарму, стянул с койки одеяло и стал вытирать им дерьмо с сапога, потом бросил грязное одеяло на пол. Говорить с ним о чем-то было бесполезно. Смотрю, около каптерки еще одна толпа, ломиками взламывают дверь. Я подбежал, ору: «Вы что же делаете?» Разошлись нехотя, а я по казарме хожу, наблюдаю. Слышу, удары чем-то тяжелым снаружи в стену казармы. Вышел, вижу, солдаты ломиками проламывают стену (казарма сборно-щитовая) напротив каптерки. Я этих разогнал, ушли. Возвращаюсь назад, встретил знакомого офицера-строителя в солдатском бушлате. Спрашивает меня:
— Ты в казарме был?
— Да.
— По стене не размазали?
— Как видишь. Опять иду туда. Там, в ленкомнате с утра было четыре ваших офицера, сидели в солдатских бушлатах. По-моему, и сейчас там.
Зашли в казарму, смотрю, дверь в каптерку взломана и толпа тащит оттуда все, что под руку попало: обмундирование, сапоги, ботинки, шапки, ремни, здесь же сбрасывают свое грязное и надевают новое. Точно как в фильмах, где показывают мародеров. Стадо какое-то, а не люди. Я подскочил, встал у дверей, и у каждого выходящего начал отбирать «добычу», складывать здесь же в кучу. Ничего, отдают.
Вдруг сзади меня кто-то так огрел бляхой по голове, что искры из глаз посыпались. Хорошо, что в шапке был, ослабила удар. Оглядываюсь назад — на меня толпа человек тридцать надвигается, взгляды прямо-таки свирепые. Ору: «Вы же грабите государство!», а в ответ: «Ничего, государство богатое». Сзади толпы один из офицеров в бушлате мне машет рукой, кричит: «Уходи, а не то убьют».
Я отошел от двери, сел на табуретку, в голове шумит от удара. Грабеж закончился быстро. Когда он еще начинался, я послал одного из сержантов этой части в штаб, чтобы прислали аксакала, их обычно слушаются. Пришел казах, лет за пятьдесят, кричит: «Вы что же делаете?». Его оттолкнули от двери в каптерку, оскорбили. Аксакал ушел. Я его видел еще на митинге, на станции, он агитировал солдат не расходиться, пока не удовлетворят их требования. А здесь и ему чуть было не досталось.
Сижу на табуретке, обращаюсь к солдатам:
— А теперь давайте поговорим.
— А что говорить, — отвечает один солдат. — Все это — от собачьей нашей жизни. Прораб требует: принеси ящик масла, а не принесешь, — пойдешь на бетонные работы. А это здесь хуже каторги — больше недели не выдержишь. Раньше хоть масла можно было достать или купить, тем и спасались. Сейчас где его возьмешь? А голыми руками на морозе бетонный раствор долго не намешаешь.
Говорить больше было не о чем. Я им верил потому, что сам многое видел. Но нельзя было допускать разгула стихии.
Наша группа целый день промоталась среди солдат в казармах и толпе, но нам строители-руководители даже чая не предложили. Только один генерал все покрикивал: «Что сидите? Идите к людям, разъясняйте!»«Сволочи, довели солдат, а теперь „разъясняйте!“
Позже обменялись «впечатлениями» со своими коллегами из других казарм. Картина та же. В одной казарме стояли красивые 10-ведерные аквариумы с рыбками. Солдаты ломали и железными прутами разбивали их вдребезги. Особенно ужасно было видеть, когда «золотые рыбки» трепыхались среди осколков стекла на грязном полу, а несколько солдат с остервенением и злобой яростно давили их каблуками. Господи, до чего же можно довести бедного солдата?! Все диваны изрезаны ножами в клочья.
Руководство космодрома прислало в часть клубную машину с радиоустановкой. Пытались вести через динамики передачи, разъяснительную работу. Машина пришла, протянули кабель, подключились к сети. Начали передачи вперемежку с музыкой. Через некоторое время к машине подошел солдат и перерубил топором кабель питания. Повторное подключение — тот же результат. Пришлось убираться. Под вечер 25 февраля была вдребезги разгромлена и столовая. Оборвана электропроводка, даже варочные котлы «разбомбили» ломиками.
Капитана медслужбы А. Стеценко утром 25-го февраля откомандировали в медпункт на 9-ю площадку. Просидел весь день, больные не поступали, избитые — тоже. Приходила женщина из комиссии солдатских матерей, привела солдата, утверждая, что он мочится кровью, а никто его не лечит. Осмотрел — ничего подобного не обнаружил. Показалось, что идет натяжка. Позднее принесли повара, говорят — без сознания. Проверил — оказалось, в сознании, просто очень сильно устал, обессилел, двое суток не спал, кормил восставшую толпу. Потом уже стало известно, что в подожженных казармах сгорело 3 солдата-строителя.
25-го днем все ждали прибытия правительственной комиссии и выдачи отпускных билетов. К середине дня самые нетерпеливые решили отправиться по домам без всяких документов. С большим трудом удалось уговорить их не делать этого.
Наконец, для разговора со строителями прибыла внушительная комиссия: из Москвы, Алма-Аты, Главкомата СНГ. Генерал Чухров объявил свой приказ, который содержал выполнение почти всех требований солдат: об отстранении от должностей семерых офицеров, конкретно виновных в рукоприкладстве; о возбуждении уголовных дел в отношении ряда офицеров, о принятии мер по улучшению материально-бытовых условий (зарплата, питание), созданию нормального медицинского обслуживания.
Чтобы выполнить все это, по согласованию с солдатами устанавливался 15-дневный срок (по быту), и 30-дневный — по жалобам. Составлен график контроля общественностью условий проживания военных строителей, который был обнародован во всех строительных частях.
На собрании в клубе выступил от воинов-строителей сержант А. Тулегенов, призвавший сослуживцев не уезжать в отпуска, а принять участие в наведении порядка. Но большинство солдат его предложения не приняли. Еще в ходе собрания начали выписывать отпускные билеты, а после ужина первые отпускники убыли на вокзал. Но к этому времени график движения через станцию Тюра-Там еще не был восстановлен, так как с началом волнений было принято решение пропускать поезда через станцию без остановки. Только через 10 часов движение поездов было приведено в норму.
Обстановка по-прежнему оставалась напряженной…
Угнано 17 автомашин. Сожжены и разграблены все складские помещения. Сожжены 4 казармы и 2 штаба. Разграблена денежная касса части, похищено около 30 тысяч рублей. Погибло (сгорело) 3 человека, ранено 2.
В 20.40 (время московское) угнан ЗИЛ-130 на 33-й площадке. Сожжен штаб ВСО Суворова. Группа 30 человек уже на станции Тюра-Там.
Группа военных строителей движется пешим порядком в сторону города.
В 22.00. Нападение на выносной пункт. Жертв нет.
Убыло в отпуск 2900 человек. Два самолета сделали по одному рейсу. Заказаны самолеты — будут завтра.
В районе станции Тюра-Там снова скапливаются строители.
900 человек отправлено поездом на Алма-Ату.
Группа строителей пешком идет в сторону Кзыл-Орды.
Оформлено более 3 тысяч отпускных документов.
Меры по охране: 102 офицера в городе — замкнуты на комендатуру. 204 офицера круглосуточно дежурят по городу в две смены.
Усилены КПП. На КПП приказано строителей не задерживать, а только фиксировать, сколько из них прошло в город.
Охрана ТЭЦ, хлебозавода, насосной станции — по одному взводу из батальона охраны на каждый объект.
Оперативные группы в каждой части действуют круглосуточно…
Днем военным строителям весомо помогло командование космодрома, в частности, в «рассасывании» толпы. По решению начальника космодрома в 12.00 с аэродрома отправлены два самолета авиаполка с отпускниками на Гурьев и Алма-Ату. Всего было задействовано шесть самолетов. На железнодорожной станции специально для солдат подцеплялись к поездам дополнительные вагоны. В целом обстановка контролировалась многими органами и службами, хотя внешне это и не было заметно.
Поздно вечером 25 февраля из Алма-Аты прибыла правительственная комиссия во главе с государственным советником президента республики Ю. Хитриным. Напряжение спало. Но ненадолго, хотя ситуация была взята под контроль. В городе начала нагнетаться нездоровая обстановка. Опасность такого поворота событий состояла в том, что на 17 марта был назначен плановый запуск пилотируемого космического корабля с международным экипажем.
Утром 28 февраля среди офицеров космодрома стала распространяться листовка майора П. Чумаченко — командира военно-строительной части, со следующими требованиями:
1. Защитить город и семьи офицеров от погромов бесчинствующей толпы.
2. Защитить права офицерского состава в вопросах службы и исполнения ими своих служебных обязанностей.
3. Восьмичасовой рабочий день и два выходных дня.
4. Принять меры к погромщикам и грабителям, разгромившим части 9-й площадки, конкретно и пофамильно, с освещением в средствах массовой информации.
5. Дать объективную информацию о событиях 24-26 февраля.
6. Принять закон о социальной защите офицеров и прапорщиков.
7. Предоставить офицерскому составу, уезжающему с Байконура, квартиры по месту жительства или новому месту службы.
8. Дать ответ в течение 3-х суток.
9. Дать возможность офицерскому составу служить, где захотят.
10. Силами ОМОНа защитить ГСМ, ТЭЦ, детские и учебные учреждения, лечебные заведения, аэропорт.
11. Выдать офицерскому составу табельное оружие. Эта листовка раздавалась в мотовозе на 32-й площадке.

Неожиданно в ночь с 28 на 29 февраля в оперативную группу космодрома поступило сообщение: группа солдат водобатальона, дислоцированного в черте города, численностью около 70 человек, вырвалась за ворота КПП и движется к центру города. Встреченная подвижной милицейской группой, повернула назад и рассеялась. Дело приобретало особо опасный характер. Водобатальон — это единственное подразделение космодрома, обеспечивающее весь Ленинск питьевой водой. Как говорят сами военнослужащие, «мы гоняем кровь по артериям космодрома и города». Действительно, вода для Байконура — что кровь для организма. Можно только представлять, какие тяжелые последствия ожидали Байконур в случае неблагоприятного развития событий.
В этот день заместитель комбата подполковник В. Рябов был ответственным по батальону. Ужин прошел тихо и спокойно. Беседовал с нарушителями и представителями «дедов» Ивановым и Солумянцем. Разговор шел спокойный, нецелевой — о том, где солдатам проходить службу. Солумянц высказал мысль, что армия скоро развалится.
После ужина солдаты вдруг начали сосредотачиваться у второй роты. К ним подошел дежурный по части, спросил, в чем дело. Из толпы послышался выкрик: «Мы хотим идти гулять!»«Сейчас будет вечерняя прогулка, надевайте шинели и пойдете гулять», — ответил дежурный.
— Нет, мы хотим идти в город и рассчитаться с местным населением, с казахами.
И толпа двинулась к воротам КПП.
Дежурный по части встал на калитке, чтобы не пропустить солдат в город. Тогда солдаты, численностью около 70 человек, развернулись, побежали в другую сторону и через другие ворота вырвались в город. Примерно через полчаса, напуганные милицейским нарядом, они самостоятельно возвратились в часть.
Расположились на втором этаже казармы, курили, играли на гитаре, вели себя развязно. «Сейчас пойдем брать оружие». Рябов объяснил, что на посту дежурный по части, и по закону он имеет право стрелять при попытке захвата оружейной комнаты.